– Эй ты, – обращается Инсар к одному из своих воинов, – дай мне свой топор!

Он ловит топор, кинутый ему воином, и подходит к опорам моста, к которым привязан подвесной мост.

– Эмир, сколько раз мне пришлось напоминать тебе о твоих обязательствах? Дважды? У тебя есть шанс добежать до того конца моста, пока я считаю до трёх!

Слова Инсара ударили в спину эмира, он дёрнулся и ускорил шаг.

– Один!

Эмир, подволакивая ногу, торопится изо всех сил.

– Два!

С той стороны ущелья на подмогу эмиру бросился кто-то из всадников.

– Три!

С последним звуком Инсар со всего маху разрубает толстые верёвки, удерживающие мост с одной стороны. Мост кренится на одну сторону покачиваясь. Лошадь вместе со всадником летит в пропасть. Эмир цепляется за перекладины, но в этот момент Инсар отрубает толстые верёвки с другой стороны. Мост, лишившийся опор, вместе с эмиром летит в ущелье, ударяясь об отвесные стены. Громкий, полный ужаса крик эмира обрывается спустя мгновение от удара об острые камни.

Инсар возвращается к своим воинам в полной тишине, воцарившейся по обеим сторонам ущелья.

– Возможно, это было сделано зря, – говорит один из воинов, подходя к Инсару.

– Разве? – усмехается Инсар.

– Улус эмира не зря за глаза называют полным гадюк. Вполне возможно, что одна из них однажды ужалит в ответ.

– Не беспокойся, Ризван. Мы умеем обращаться с подобными тварями. Всего лишь нужно вырвать из пасти зубы, полные яда. И смертоносная гадюка станет не опаснее обыкновенного ужа.

– И всё же…

– Эти степные шавки сейчас начнут грызться между собой, решая, кто должен возглавить их союз. Пересечь ущелье поперёк они не смогут. Пустятся в объезд, если решат преследовать нас. На это у них уйдёт несколько дней пути. К тому времени мы будем уже очень далеко отсюда…

Ризван качает головой, выражения лица не разобрать – маска скрывает всё. Но и без того осуждение ясно читается в жестах «бессмертного».

– А теперь вперёд! Привал – после заката!..

Инсар скользит взглядом по крепкой кобылке, на которой сижу я и Касым. Инсар нарочно избегает смотреть на меня, но цепляется взглядом за миркхийца. Под тяжёлым взглядом Инсара мальчишка ещё крепче стискивает поводья и вжимается в меня. Инсар усмехается:

– Держитесь позади меня. Не отставать! Хе-е-ей!..

Он ударяет пятками в бок жеребца и срывается с места, взметая в воздух клубы пыли. Мы трогаемся следом и весь оставшийся день проходит в бешеной скачке. Я хоть и привыкшая к верховой езде, но так долго сидеть верхом мне тяжело. Пальцы уже немеют и поводья то и дело норовят выскользнуть из рук. Касым перехватывает их и выправляет бег лошади. Маленький щенок позволяет себе улыбнуться, говоря мне:

– И всё же вы в своём городе привыкли ходить пешком по тесным улицам.

Тощий паренёк оказывается выносливее меня.

– Почему тебя не любят сородичи?

– Я плохой стрелок и не силён в рукопашной борьбе. Никудышный воин.

– Может быть, есть что-то другое, в чём тебе нет равных?

Мальчишка задумывается и отвечает нехотя:

– Я хорошо запоминаю и могу слово в слово пересказать историю, рассказанную тобой. И могу даже сейчас сказать, сколько было пленных и сколько добра добыто в твоём городе. Но моим родичам это ни к чему.

– Я думаю, из тебя выйдет толк.

– Ага, – мрачно кивает мальчик, – ты знаешь, куда направляются… они и что нас ждёт?

– Нет. Об этом мне пока неизвестно.

– Тогда как ты можешь обещать что-то? У тебя нет ничего…

– Забываешься. У меня есть собственный раб – ты. А это уже немного. И пока ты не опустил руки, у тебя есть надежда.

– Ты уже едва держишься в седле. О какой надежде ты говоришь?..

– Молчи, Чомпот. Ты напоминаешь мне старика с телом юнца – такой же брюзгливый.

Но мальчишка прав в одном – я с тоской поглядываю на горизонт, ожидая заката, как ничего другого – потому что валюсь с ног от усталости. Краткого забвения сном оказалось слишком мало, чтобы восстановить силы.

Когда «бессмертные» разбивают лагерь – у меня не остаётся сил даже на то, чтобы спешиться. Мальчишка вынуждает кобылку прилечь. И протягивает мне узкую сухую ладошку, чтобы помочь слезть даже так. Ноги надсадно гудят. Я сажусь прямиком на земле, прислоняясь спиной к камню, и наблюдая за тем, как воины Инсара натягивают палатки. Только сейчас замечаю, что не все из них в масках. На лицах некоторых – глубокие зарубки и чернильные полосы складываются в странные узоры. Кажется, что они одинаковы, но, присмотревшись, замечаю отличия. Мои взгляды не остаются незамеченными. Те воины, что не носят масок, беззастенчиво разглядывают меня. В глубине глаз теплится огонёк понятной похоти. И от него хочется спрятаться, потому что вид странных воинов не может не внушать опасения. Стоит только взглянуть, как они передвигаются – мягко и неслышно, едва ли не стелясь туманом над землёй. Наши верксальские «крадущиеся» по сравнению с этими казались бы просто увальнями. Безотчётный страх касается меня – ещё ничего не произошло, и никто из них даже не двинулся в мою сторону, но тревога уже бьёт крыльями по лицу.

Передо мной останавливается один из «бессмертных»:

– К предводителю. Живо.

Голос глухой из-за маски и безэмоциональный. Я поднимаюсь и выпрямляю спину, несмотря на желание обмякнуть безвольным мешком на земле и не вставать вовсе. Меня ведут к палатке, немного бо́льшей, чем все остальные и приглашающим жестом отдёргивают полог. Переступаю порог, замечая в глубине Инсара, сидящего на плаще. Я замираю, едва дыша, не зная, что делать дольше.

От вида его мужественной, широкоплечей фигуры я робею, чувствуя себя девчонкой, впервые увидевшей его на невольничем рынке. И тут же одёргиваю себя – не на моей ли шее надет сейчас ошейник? Но глаза не обмануть и не заставить упереться взглядом в землю – они бесстыже разглядывают мужчину, сидящего передо мной. Охватывают широкие плечи, обнимая только взглядом, спускаются по мускулистой груди к мышцам живота. Я обвожу взглядом его всего, отмечая, насколько он изменился: стал ещё крепче, чем был, и добавилось шрамов на смуглой коже. Ещё бы им не добавиться. Знаю точно, что на кистях обеих рук тоже найду отметины. Выражения глаз Инсара мне не разобрать: он закрылся от меня словно непроницаемой завесой. И за прошедшие годы преуспел в этом мастерстве настолько, что глаза кажутся искусно вырезанными на лице неживой статуи. Уголки губ Инсара дрогнули:

– Давно не виделись. Артемия.

– Очень давно, Инсар.

– Не стой у порога, подойди ближе.

Ноги сами несут меня к нему столь поспешно, что он усмехается. И я тут же чувствую себя пристыжённой, хотя не понимаю, почему я должна стыдиться своих чувств, так и не угасших со временем. Предательства – да, позор предательства мне не смыть до конца дней всей своей кровью. Но чувства никуда не делись. Они оттого острее ранят, что пришлось предать любимого.